Грон. Трилогия - Страница 11

— Гляди-ка, а наш теленок не наелся!

Память Грона услужливо подсказала образ говорившего. Это был плотный высокий мужчина по прозвищу Акула-молот, все свободное время уделявший изобретению очередных издевательств. Он был чертовски силен, и, будь он чуть посдержаннее, их груда давно могла бы называться грудой Акулы, но Одноглазый, как умелый политик, сумел использовать гнусные наклонности Акулы для нагнетания страха перед ним, так что молчаливое большинство решило, что Одноглазый для всех удобнее. После двух попыток установить свою власть, закончившихся тем, что Акулу била вся груда скопом, он еще больше обозлился и сосредоточил свое внимание на самых безответных, к коим относились Грон, Фанер-арфист и еще пара убогих. Остальным перепадало намного реже, только когда Акула входил в раж.

— Ну ты, сын коровы, если ты такой голодный, почему бы тебе не сожрать свою ляжку?

Груда оживилась, Акула придумал новое развлечение. Грон почувствовал, как тело начинает мелко дрожать. Это опять была реакция сродни условному рефлексу. «Ну ладно, — подумал он, — все равно рано или поздно придется менять социальный статус, почему бы не сейчас?» Он поднялся на ноги, усилием воли унял дрожь и попытался сгруппироваться.

— Ты смотри, теленок-то прыгучий. — Акула обрадованно двинулся к Грону — бить лежачего было скучно, а сейчас оказалось, что развлечение приобретает признаки какого-то разнообразия. — Так как насчет ляжки? — Он замахнулся и ударил открытой ладонью по уху.

Грон попытался поставить блок и… очутился на песке в позе младенца, закрывая голову обеими руками. Тело опять среагировало привычно. В бешенстве он отвесил себе оплеуху. Потом, все еще трясясь, поднялся на ноги. Казимир был невысоким, но быстрым и подвижным, его массы никогда не хватало, чтобы наносить убийственно сильные удары, поэтому он был вынужден стать точным. Теперь же он был заперт в теле увальня с мышцами молодого Джо Вейдера, реакцией улитки и рефлексами зайца и черепахи. Короче, полное дерьмо.

— Ты смотри, наш теленок решил начать со своих отвислых губок, а как насчет ляжки, а, губастенький?

Грон опять очутился на песке, однако на этот раз его падение хоть и выглядело гораздо более неуклюже, но произошло отчасти под его контролем. Акула быстро входил в раж, он все сильнее бил Грона, пинал ногами и наконец согнул его шею и прижал губами к вывернутой ляжке.

— Куси!

Груда, активно подбадривающая Акулу криками, столпилась вокруг с горящими глазами.

— Куси, губастенький, а то шею сверну.

И в этот момент Грон почувствовал, что тело прекратило трястись. Страх исчез, осталась только боль, сосуды лопались от адреналина. Тело теперь подчинялось только ему. Он чуть повернул голову и вцепился зубами в толстый, короткий, заросший жесткими волосками и ужасно грязный палец Акулы. Акула заорал и от неожиданности выпустил Грона, который перекатился в сторону и, поднявшись на ноги, встал в свободную стойку.

— Ну, сын медузы и собаки… — Акула задохнулся от возмущения и, не закончив фразы, ринулся в атаку.

Грон позволил ему сделать два шага, набрать скорость, а на третьем ударил его ногой в лоб, с разворота. В то мгновение, когда нога коснулась лба Акулы, он понял, что не рассчитал, к массе этого тела он еще не привык, удар получился слишком сильным. Голова Акулы резко откинулась назад, позвонки хрустнули, и он мешком рухнул на песок.

Несколько мгновений стояла полная тишина. Потом двое прихлебателей Акулы — Багра, здоровенный чернявый горгосец, и Умас, по прозвищу Бритый Венет, что являлось для добропорядочного последователя бородатого бога Фазара, отца овец, венцом падения, — бросились на Грона. Все случилось слишком быстро, и до окружающих не дошло, что с «губастым» произошли крутые перемены. Пока все казалось случайностью, и Багра с Умасом горели возмущением: «Да как он посмел?..» Грон прыгнул навстречу горгосцу и, поймав на коленный блок ступню, зажал ее в подколенную ямку между голенью и бедром, следующим движением вывернул согнутую ногу, заставив Багру упасть на песок, потом рухнул поверх него и прокатился по лежащему телу, стараясь воткнуться в него всеми выступающими костями: локтями, подбородком, лопатками, коленями… Подобный прием редко приводил к смертельному исходу, но после него человек не мог подняться без посторонней помощи и несколько дней чувствовал себя выплюнутым мясорубкой. Умаса он успокоил осторожным ударом в горло. Когда на песке оказались три распростертых тела, груда ошарашенно замерла. Грон поднялся, отряхнул песок и, подняв глаза, уперся в яростно блестевший взгляд Одноглазого. Груда, столпившаяся вокруг, внимательно наблюдала за ними. Одноглазый, увидев, как Грон расправился с тремя самыми сильными членами груды, ждал, что нахлебыш теперь бросит вызов ему. Грон быстренько «прокачал» этот вариант и решил, что столь резкое изменение статуса ему ни к чему, поэтому, порывшись в памяти, он опустился на колени перед Одноглазым и, склонив голову, откинул с шеи грязные, спутанные пряди. Одноглазый отшатнулся было от резкого движения, но затем, увидев позу покорности, шумно выдохнул, после чего, по традиции, лупанул ладонью по шее и отвернулся.

— Ну что уставились, рыбье говно? Лунар и Урс, это, — он брезгливо ткнул рукой в сторону трупа, — отволочь храмовым псарям, возьмете на обмен бараньей требухи. — И, бросив на Грона косой взгляд, Одноглазый неторопливо отправился к выцветшему куску венетского ковра, уже не первый год служившего троном хозяину груды.