— Воистину, Исмил, макхум есть дар самого Фанера. Если бы не макхум, даже не представляю, как бы я смог выносить тупость людей! Подумать только, я предлагал этому уроду два кошеля, туго набитых полновесными золотыми монетами. А он… — Венет возмущенно вздернул бороду и закатил глаза. — Нет, положительно люди сошли с ума.
Карлик кашлянул:
— Дозволено ли мне будет говорить, о светоч моего сердца? Венет, собиравшийся сказать что-то еще очень значительное, поморщился и бросил недовольный взгляд на карлика, замершего в униженной позе. Однако в хитрых глазах слуги было нечто такое, что побудило хозяина высокомерно кивнуть:
— Ну!
— Мне кажется, мой господин, — вкрадчиво начал карлик, — нам следует подумать над тем, не стоит ли увеличить размер вознаграждения. Не зря же тот высокочтимый господин, который умолил вас взяться за это нелегкое дело, передал в вашу казну целых пятьдесят кошелей золота. И, насколько я, недостойный, сумел понять его речи, это было всего лишь первым взносом.
Венет нахмурился:
— Какой же ты болван, Исмил! Я как-никак понес страшные убытки, когда бросил свои дела и помчался выполнять просьбу уважаемого Гнерга. Даже сотня кошелей с золотом не сможет мне возместить все потери. Лишь из природного добросердечия и уважения к достойному Гнергу я согласился выполнить его просьбу.
Это заявление, мягко говоря, не соответствовало истинному положению дел. Но Исмил прожил рядом с хозяином достаточно долго, чтобы понимать, что высказывать возражения (тем более ЕМУ) не имеет смысла.
— К тому же, — продолжал между тем венет, — нет на свете человека, чья жизнь стоила бы больше двух кошелей золотых. Даже если это жизнь базиллисы…
Сегодня Клунг поднялся еще затемно. Вообще-то он вставал рано всегда. Рабы-хермы, ухаживавшие за священным оазисом, и послушники, отряженные жрецом-распорядителем на скотные работы, частенько могли видеть, как сутулая, долговязая фигура Рта Сха, шаркая ногами, неторопливо ковыляет через темный колодец внутреннего двора, в который еще не проникли скудные лучи восходящего светила. Впрочем, в этом затерянном в песках огромном храме, скорее напоминавшем город, чем отдельное, хотя и очень большое здание, мало кто обращал внимание на что-то, не относящееся к его непосредственным обязанностям. Служение Сха, великому и мудрому Отцу-змее, не терпит суеты (как, впрочем, и нерасторопности тоже). Так что когда кто-то замечал согбенную фигуру в черном балахоне, то просто равнодушно отводил глаза. Все на этом свете одинаково ничтожно пред божественным ликом Сха. Что сам Рот Сха, что последний херм-золотарь. Их жизнь и смерть, страдание и благоденствие в Его руках. Как угадать, кто счастливее — блистательный фстрат, повелитель богатой провинции, или херм-лопата, если первый каждую ночь ворочается в своей роскошной постели, в страхе прислушиваясь, не раздастся ли под окнами топот копыт гонца, примчавшегося из сердца Хемта — великолепного Фивнесса — с намотанным на руку золоченым витым шнурком-удавкой, а второй, наломавшись за день и набив брюхо пареной перловой крупой с золой вместо соли, спит без задних ног на своей драной подстилке?
Однако обычно ранний подъем Клунга был вызван тем, что его старые кости к утру начинали ныть, словно ощущая и здесь, в самом сердце иссохшей пустыни, неизбывную предутреннюю сырость, бывшую столь привычной в далекие времена его служения в Горном храме. Тот храм был вырублен в скальном массиве под водопадом. Столь необычное расположение было вызвано тем, что храм тот одновременно служил и местом, куда весь год, до прихода каравана из Фивнесса, свозилась добыча из окрестных золотых рудников. Так что сырости там хватало. И, судя по всему, за те пятнадцать лет, что он служил в Горном храме, она успела настолько пропитать все поры его тела, что теперь каждое утро, примерно за час до рассвета, он поднимался и, не вызывая послушника, собственноручно растапливал жаровню. А затем усаживался над углями, придвинув поближе распухшие от артрита колени и улавливая жар растопыренными пальцами. Но сегодня у Рта Сха была более веская причина подняться пораньше. Предстоял особенный день. Вчера приехали гости, которых он давно ждал. Они прибыли в храм еще днем, около полудня. Но долгое путешествие через пустыню утомительно даже для человека, привычного к местному климату. Что уж говорить о гостях, прибывших из такого далека. Поэтому Клунг не стал назначать встречу в день прибытия, а послал сообщение, что Рот Сха примет гостей завтра, сразу после утреннего Возглашения Величия. Так что нынешний утренний подъем не имел никакого отношения к ноющим суставам (во всяком случае, Клунгу очень хотелось так думать).
Сегодняшнее утро Рта Сха началось с парной бани. Целый час он сидел в плотном кожаном мешке, в который по длинному медному колену поступал ароматный пар из котла, наполненного ключевой водой, редкими травами, толченым янтарем и серебряными монетами. После парной телом господина занялся толстый евнух с сильными руками. Когда он закончил, преподобный Клунг чувствовал себя словно петрушка в салате. Еще и от того количества оливкового масла, которое евнух-массажист не просто втер, а прямо-таки вбил в его кожу. Затем последовала маска из целебной глины, педикюр и облачение. Уже месяц как было объявлено, что в один из дней Перевала лета Рот Сха лично отслужит одно из Возглашений Величия Сха. Поэтому за глинобитными внешними стенами Храма вот уже полторы луны скапливались паломники. К настоящему моменту в палаточном лагере их уже было более восьми тысяч душ. А вчера утром, когда высланный навстречу гостям разъезд храмовой стражи принес весть, что к полудню гости достигнут пределов Храма, Старшим глашатаем было объявлено, что Рот Сха избрал для личной службы следующее утреннее Возглашение.