Центор насупился:
— Как вы хотите, чтоб его убили, Госпожа? Та удивленно вскинула брови и рассмеялась:
— Нет, центор, ПОКА он нужен мне живым. И, желательно, способным разговаривать. Я вызвала вас не для этого. Мне нужно, чтобы вы послали в порт какого-нибудь толкового человека, пусть соберет побольше сведений о некоем капитане Арамии из Кира. Для этого у него будет несколько дней. И еще. Где-то на следующей четверти в порт должно прибыть судно из Хемта. На этом судне прибудут двое… Когда вы пришлете своего человека ко мне, я опишу их ему подробнее. — Она улыбнулась. — Поверьте, центор, дело не в недоверии к вам, просто мое описание будет точным, но несколько… специфическим. И ваши губы вряд ли смогут произнести некоторые… характеристики Посвященных, которые буду употреблять я. Но, можете мне поверить, я буду их употреблять исключительно для точности описания.
Следующие несколько дней прошли спокойно. А к исходу четверти из порта вернулся посланный туда Сбагр с гостями.
Госпожа встретила прибывших у порога дома, в котором она чувствовала себя абсолютной хозяйкой. Когда старший из гостей приблизился к ней, Эсмерея пала на колено и, приподняв полу его грязного дорожного плаща, прикоснулась к ней губами. Маячивший за их спинами Сбагр чуть не поперхнулся, поскольку слова, какими Госпожа описывала гостей, посылая его их встречать, никак не предвещали такого отношения. Но старший из гостей, похоже, воспринял это как должное:
— Встань, дитя мое… — Голос Посвященного звучал ласково, но властно. — Я тронут, что ты не забываешь того, кто научил тебя когда-то многому из того, что ты знаешь и умеешь. То, что ты отрядила одного из своих людей встретить нас и сопроводить до сего места, где мы сможем отдохнуть после долгого и тяжелого путешествия, показывает доброту твоей души и память сердца, но, право, не стоило так беспокоиться. Мы должны торопиться, чтобы успеть доложить… твоему Учителю о результатах нашей миссии.
Эсмерея поднялась с колена и, ласково улыбнувшись, произнесла:
— Но неужели вы не разделите со мной трапезу?
Старший из гостей несколько мгновений смотрел в устремленные на него умоляющие глаза, лицо его смягчилось, он бросил самодовольный взгляд на своего спутника и благосклонно кивнул:
— Что ж, на такое время мы вполне сможем задержаться, не так ли, Играманик?
Младший из гостей показал знаком, что согласен, но взгляд, который он исподтишка бросил на Эсмерею, скорее напоминал взгляд готового ко всему настороженного охотника, внезапно оказавшегося в логове льва, чем человека, благодарного за приют.
Первым на террасе, где, как обычно, был накрыт стол, появился именно Младший Посвященный. Воровато оглянувшись, он подскочил к Эсмерее и, чуть приглушив голос, спросил:
— Что происходит?
Эсмерея ответила ему безмятежным взглядом:
— Тебя что-то смущает? Ее собеседник осклабился:
— Ха! Ты хочешь сказать, что я поверил, будто ты затеяла всю эту комедию только для того, чтобы оказать уважение этому спесивому индюку Гнергу, которого ты всегда называла помесью змеи и свиньи? Перестань, Эсмерея, за те десять лет, что мы хлебали одну похлебку и спали в соседних клетушках, я узнал тебя достаточно, чтобы не поверить в такое чудо. Ты скорее способна на то, чтобы воткнуть человеку, занимающемуся с тобой любовью, стилет в горло, чем на благодарность.
Эсмерея едва заметно усмехнулась:
— Ну, раз ты это понимаешь, то я не советую тебе мешать мне и пытаться как-то испортить мою игру.
Трапеза началась в атмосфере приторно-сусального преклонения перед мудростью Учителя и Наставника. К середине трапезы, когда Гнерг успел уже солидно накачаться отменным дожирским (любой в Скале знал об этой пагубной склонности Старшего Посвященного, которую во внешнем мире он, однако, держал в узде), Младшего уже просто тошнило от потока лести, который лился в уши его Старшему. Впрочем, время от времени этот поток прерывался вопросами о миссии, которую уважаемый Гнерг исполнял в Хемте, Горгосе и на Тамарисе. Эти сведения несли на себе статус «сокровенной тайны Ордена», поэтому, услышав первый из таких вопросов, Младший встрепенулся и открыл было рот, собираясь предостеречь Гнерга, но, наткнувшись на зло блеснувший взгляд Эсмереи, счел за лучшее прикусить язык. Немного позже он похвалил себя за это решение. Если сначала вопросы Эсмереи были замаскированы под обычное праздное любопытство, то постепенно они становились все более и более откровенными. Но главным, на что обратил внимание Младший, было то, что эти вопросы выявили неожиданно большую осведомленность этой молоденькой стервы о целях и особенностях их миссии. Поэтому он решил последовать совету, не вмешиваться и посмотреть, как дальше будут развиваться события.
Наконец вопросы стали настолько откровенными, что даже до пьяного Гнерга дошло, что любознательность этой соплячки переходит все разумные пределы. Он встрепенулся, соединил брови и, сурово воздев палец, заявил:
— А вот это не твоего ума дела, низшая. Это сведения, которые я сообщу только… только… только… — Он замолчал, забыв, по-видимому, как называются те, кому он может сообщить «эти сведения».
Эсмерея все так же уважительно склонила голову (впрочем, Младшему показалось, что в этом уважительном жесте на этот раз сквозила издевка).
— Вы правы, уважаемый Гнерг, есть сведения, которые вы не должны сообщать никому, кроме тех, кто обладает необходимыми полномочиями. — В ее глазах мелькнули искорки удовольствия и даже некоего торжества. — Во всяком случае, пока они не предъявят эти полномочия, — неожиданно добавила она.