— Пожалуй, я назову его «Возвращатель долгов». — Грон поднял глаза на оцепеневших от ужаса пиратов и, обводя их ледяным и оттого еще более страшным взглядом, произнес несколько громче: — Я думаю, всем понравится такое название.
Это оказалось последней каплей. «Акулы», давя друг друга, бросились к борту и посыпались вниз. Через несколько мгновений на палубе остались только нападавшие. Грон почувствовал, как его покидает горячка боя, и повернулся к трупу капитана. Сейчас это зрелище производило жуткое впечатление, он вздрогнул и с трудом отвел глаза. Потом почувствовал, как пища поднимается по пищеводу, и через мгновение он уже блевал на палубу. Полковник Пушкевич, проживший долгую и жестокую жизнь, прошедший войну, борьбу с бандеровцами, своими руками убивший несколько тысяч людей, которых он считал врагами, стоял над трупом очередного своего врага и блевал от вида того, что сам сделал с ним несколько минут назад.
— Значит, не останешься. — Капитан торговой стражи с сожалением хлопнул ладонью о скобленую поверхность стола. — Ну что ж, в столице ты сможешь, конечно, выбирать из большего числа предложений, но если захочешь вернуться… — Капитан многозначительно посмотрел на Грона, потом шумно выдохнул и поднялся: — Ну, удачи, — и, махнув рукой, вышел из таверны.
Грон сгреб со стола кружку с кислым, дешевым пивом и задумался. Предложение капитана было довольно заманчивым. Не говоря уж о том, что стать десятником торговой стражи было очень выгодно. Прямой путь к богатству и славе, ковровая дорожка на самый верх. Но… Грон тяжело вздохнул. Ему совсем не хотелось быть наверху в ЭТОМ мире, он хотел переделать его в соответствии со своими вкусами. А если так, то лезть наверх было еще рано. Он отхлебнул пива и попытался подвести итоги. Он жив, здоров, свободен, вооружен, в кармане звенят несколько монет. В общем, он в порядке. Грон припомнил, как пытался расспрашивать заггров — там, на Аккуме, потом здесь, в порту, и улыбнулся. А он-то надеялся, что они что-то прояснят. Все, кто ему попадался, были либо слегка тронувшимися, либо бродягами по зову души, либо проходимцами. Грон еще шире растянул губы в кривой улыбке, вспомнив, как один такой долго убеждал его, что для записи Книги Мира существует особый тайный язык. Грон попросил его написать что-нибудь, а потом почти четверть часа сидел и ломал голову над сложнейшим шифром, пока до него наконец не дошло, что тот проходимец просто был неграмотным и накалякал ему ничего не обозначающие каракули. Из двоих старших заггров, которых он попытался «расколоть», один был мягким, добрым старичком, а другой — сварливым стервецом, но и один и другой давно плюнули на всякие глупости вроде Книги Мира. Грон снова вздохнул. Если и были среди заггров какие-нибудь посвященные, то они явно не таскались по дорогам в традиционном одеянии. Он поставил пустую кружку и задумался. Чтобы заняться этим миром, стоило его узнать немножко получше, а потом — подбирать людей. Закон горы: чем крепче основание, тем выше вершина. То, что в прежней жизни он почти никогда не терпел неудач, в немалой степени объяснялось тем, что всюду, где бы он ни был, он создавал себе команду. Именно создавал: отбирал людей, будто руду, а потом плавил и ковал, испытывая на прочность, верность, честность. Многие из тех, кого он знал еще растерянными новичками, впоследствии стали крупными военачальниками, известными политиками и удачливыми предпринимателями. Несколько месяцев рядом с ним давали им много больше, чем любой университет. Пришла пора и в этом мире возводить свою гору. Грон вздохнул. По уму следовало бы исчезнуть. Ему сейчас совсем не нужен шум вокруг его скромной персоны. То, что он проблевался на палубе после боя, изрядно подпортило его героический ореол, но он прекрасно знал, что это забудется и по припортовым забегаловкам скоро пойдут гулять цветистые слухи, в которых количество кораблей врага увеличится в несколько раз, а его рост и размеры меча вырастут до неузнаваемости. Однако всегда есть возможность наткнуться на знакомого. Так что самое время залечь на дно, причем где-нибудь подальше от портовых городов. Грон покосился на тяжелый сверток, в котором было заботливо укрыто завернутое в масляные тряпки оружие. Нет, воин, как, впрочем, кузнец или матрос, в качестве временной роли не подойдет.
У входа в таверну раздался шум. Грон бросил взгляд в сторону дверного проема. В дверях стоял здоровенный чернявый мужик и оглушительно хохотал, а перед ним воодушевленно скакали полдюжины оборванцев.
— Вы, падаль, не надейтесь получить работу. Мне нужны крепкие мужики, а вы свалитесь после первой руки лиг. — Он вновь захохотал, а оборванцы возмущенно завопили. — Ладно, трупоеды, я готов принять того, кто удержит мою руку, хотя бы пока мой плевок не упадет на пол.
Оборванцы попритихли, потом один из них сорвал с головы обрывок платка, заменявший ему головной убор, и, шмякнув им об пол, закатал рукав:
— Давай, хозяин!
Мужик ухмыльнулся, неторопливо подошел к столу и, усевшись на лавку, поставил правую руку на стол:
— Ну давай, падаль.
Оборванец выставил худую жилистую руку и захватил ладонь соперника. Тот вновь ухмыльнулся и задрал лицо к потолку. Таверна замерла. Мужик надул щеки и шумно харкнул. По таверне пронесся возглас, но прежде чем плевок шмякнулся на земляной пол, оборванец рухнул со скамьи, вопя и пытаясь вырвать вывернутую руку. Вся таверна восторженно завопила, а чернявый, выпустив руку оборванца, поднялся на ноги и, швырнув золотой на прилавок, громко рыкнул: