Грон. Трилогия - Страница 42


К оглавлению

42

— А как ты попал в ученики?

— Ну, — мальчишка совсем по-взрослому пожал плечами, — надо было на что-то жить, мать пошла к систрарху — сейчас в Саоре властвует сын того, кому служил мой отец, — и попросила участия в судьбе сына человека, отдавшего жизнь за отца властителя. — Его глаза сверкнули. — Этот человек повелел выгнать мою мать и сказал, что у него нет времени для всяких нищенок. Но, на счастье, в этот день господин Эвром привез во дворец новые ткани. Он увидел, как все получилось, и, расспросив мать, был так добр, что взял ее в экономки, а меня принял учеником приказчика. Я полгода учился в его лавке и ходил в начальную школу при храме, а по весне он отправил меня с младшим партнером в торговый караван.

— У тебя красивая мать?

— О да. — Лицо мальчишки осветила улыбка. — Ее не раз хотели привести к подножию богини, несмотря на то что нас у нее четверо — я самый старший, — но она осталась верна памяти отца.

Грон отвернулся, боясь взглядом выдать свое понимание причин удачи, посетившей эту семью. В конце концов его мать держалась, сколько могла, — видимо, они просто дошли до ручки.

— Ну что ж, я думаю, ты должен быть доволен должностью ученика у столь известного купца.

Гагригд важно кивнул, потом собрал письменные принадлежности и свитки и поднялся, собираясь уходить. Грон вежливо кивнул в ответ и достал тубу с обрывками скобленой тростниковой бумаги. Гагригд стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. Грон разложил листки на кошме и макнул тростниковое перо в чернила.

— Послушай, Грон, ты не мог бы мне объяснить, чем ты занимаешься? — Гагригд был вежливым мальчиком.

— Это? Ну, там, где я этому научился, это называется кроки.

— А для чего это нужно?

— Понимаешь, — Грон на несколько мгновений задумался, что лучше: ясно объяснить или ограничиться вежливой отговоркой. Парень ему нравился. К тому же стоило проверить свои педагогические способности, очень скоро они ему понадобятся, — как передают свое умение водители караванов?

Гагригд пожал плечами:

— Ну, они берут учеников, ходят с ними, показывают колодцы, переправы, перекрестки…

— Значит, если тебе необходимо будет отправить караван, то ты наймешь старшего и всецело ему доверишься, так?

— Ну так.

— Так вот, на этих кроках я зарисовал весь наш путь. Вот смотри, — Грон вытащил разрисованный лист, — это вчерашний день. Вот этот значок — колодец Пяти лугов, от него скала Хакона остается по правую руку, вот перекресток у отрога Бездомного пастуха, мы проходим левее, дальше мост над Сойрой, а что это за знак — попробуй угадать сам.

Гагригд склонился над листком и наморщил лоб:

— Я думаю, это Бычий брод.

— Вот видишь, как все просто.

— Но зачем, проще же нанять проводника?

— А вдруг у меня не будет возможности этого сделать или, скажем, надо будет тайно, не привлекая внимания, провести воинский отряд? Может быть много причин. — Грон усмехнулся про себя и склонился над свежим листом.

Гагригд сидел рядом, размышляя над услышанным.

— Послушай, а зачем это тебе, ты же слуга… к тому же ты сам сможешь все запомнить, пока ходишь с хозяином.

— Ну не вечно же я буду слугой.

Мальчишка повернул голову, его глаза блеснули:

— Слушай, а давай убежим. Вместе. Поступим в воины, а?

Грон рассмеялся:

— Ну нет, ты пока еще не закончил с моим обучением.

Гагригд вспыхнул, но потом не выдержал и рассмеялся сам:

— Слушай, а научи меня делать эти… кроки.

Грон на мгновение задумался, потом кивнул:

— Ладно, но это не просто. Рисовать — это не самое главное. Главное — замечать и запоминать ориентиры. И постарайся выпросить у своего приказчика еще бумаги.

— Не беспокойся, — Гагригд усмехнулся, — он раздувается от гордости, оказывая услугу старшему каравана. Завтра я принесу целую тубу отличной тростниковой бумаги.

Весь следующий день они ехали бок о бок. На каждом привале они садились спина к спине и рисовали маршрут. Тот, кто что-то упускал, вечером должен был отскабливать листы. Когда они остановились на ночевку и в очередной раз сравнили нарисованное, Гагригд взорвался:

— Ты нарочно придираешься! Через час после полуденного привала была приметная роща, а ты не нарисовал ее, а сейчас говоришь, что она не нужна! И вообще это глупость, кому они нужны, если каждый купец может нанять караванщика…

Грон с усмешкой слушал его тираду. Когда Гагригд выдохся, он кивнул:

— Ну что ж, ты так громко орал, что я подумал: наверно, ты прав. — И, пока Гагригд смотрел на него, вытаращив глаза, заговорщически наклонился к нему и спросил: — Может, ты ко мне тоже придираешься, когда говоришь, что у меня выходят каракули вместо букв. — Гагригд икнул от удивления, вызванного таким поворотом разговора, а Грон задумчиво покачал головой и добавил: — Что ж, спасибо, теперь я понял, как надо вести себя, чтобы считаться хорошим учеником.

Гагригд побагровел, в горле у него что-то булькнуло, и в следующее мгновение он расхохотался. Когда они отсмеялись, мальчик взял изрисованные за день листы, скребок и принялся за дело.

Всю следующую неделю они параллельно с занятиями по письму и счету увлеченно рисовали кроки. В этом новом для него деле Гагригд делал немалые успехи, и к концу недели их дневной маршрут практически совпал. А через два дня они оказались у стен Саора.

Вечером, когда Грон приволок в зал кабака, в котором они остановились, очередной бурдюк с хозяйским вином и, наверное, в сотый раз за вечер произнес: «О да, хозяин, их было не меньше чаши, я так испугался, что промочил левую штанину», — входная дверь громко хлопнула, и на пороге кабака возник Гагригд. Он был бледен, едва держался на ногах, а его щеку пересекала кровавая ссадина. Грон быстро огляделся. Посетители сидели, сонно слушая очередной пересказ подвигов Югора. Хозяин, увидевший, что вошедший — молодой сосунок, равнодушно отвернулся и продолжал протирать глиняные кружки грязной тряпкой. Грон проскользнул в кухню и выскочил через заднюю дверь. Притаившись в переулке, он стал ждать, пока Гагригд не покинет кабак. Тот вышел, открыв дверь собственным лбом. Дождавшись, пока захлопнется дверь и смолкнет бурный хохот посетителей, Грон метнулся к двери и схватил Гагригда за шиворот. Шепнув ему: «Молчи», — он развернул парня в сторону конюшни и приглушенно произнес:

42